...что хуже всякой лжи:
Вот, брат, рекомендую!
Грибоедов. "Горе от ума"
Ипполит Богданович, будущий автор прославленной "Душеньки", так отрецензировал представление "Недоросля":
"Почтенный Стародум,
Услышав подлый шум,
Где баба непригоже
С ногтями лезет к роже,
Ушел скорей домой.
Писатель дорогой!
Прости, я сделал то же".
Неизвестно, точно ли насмешник ушел недосмотрев или погрозился погодя; второе - вероятнее. Известно зато, что публика с Богдановичем не согласилась.
"Представлена в первой раз, - сообщал о комедии "Недоросль" современный Драматический словарь, - в Санктпетербурге, Сентября 24 дня 1782 года, на щот перваго придворнаго актера г. Дмитревскаго, в которое время несравненно театр был наполнен и публика аплодировала пиесу метанием кошельков. Характер Мамы играл бывшей придворный актер г. Шумской к несравненному удовольствию зрителей... Сия комедия, наполненная замысловатыми изражениями, множеством действующих лиц, где каждой в своем характере изречениями различается, заслужила внимание от публики".
"По окончании пьесы, - прибавляет другой источник, - зрители бросили на сцену г. Дмитревскому кошелек, наполненный золотом и серебром. ...Дмитревский, подняв его, говорил речь к зрителям, в которой благодарил публику и прощался с ней".
Что известно еще? Ну, разумеется, фраза Потемкина, ставшая столь крылатой, что не все уже соотносят ее с Фонвизиным, порою просто не помня, какой это Денис должен вдруг помирать, ибо лучшего уж не напишет; известно и то, что путь к представлению был не совсем гладок.
28 мая 1782 года из Петербурга за границу отправлено письмо.
"Мы не увидим здесь, - сожалеет француз, - новую комедию г-на фон-Визина под названием "Недоросль", на что мы прежде надеялись, потому что актеры не знают своих ролей и не в состоянии сыграть ее в назначенное время. Автор уезжает через несколько дней в Москву и, говорят, поставит свою комедию на московском театре; при настоящем недостатке в удовольствиях и театрах это действительно лишение для публики, которая уже давно отдает должную справедливость превосходному таланту г-на Фон-Визина; несколько просвещенных особ, прослушавшие чтение этой комедии, уверяют, что это лучшая из русских театральных пиес в комическом роде; действие ведено умно и искусно и развязка весьма удачна".
Правда, комически славный стихотворец граф Хвостов сообщает нечто иное:
"Лишь "Недоросля" нам Фон-Визин написал,
Надменнин автора исподтишка кусал.
Тут стрелы злобные отвсюду полетели,
Комедию играть актеры не хотели..."
"Не хотели" - не значит "лодырничали"; Хвостов подтверждает это своим примечанием к стихам:
"Недоросль" Фон-Визина вытерпел большое гонение, что известно современникам и театральной архиве".
Фонвизин с Дмитревским кинулись в Москву, там читали комедию по домам, вели переговоры о постановке, но дело и тут не спорилось: возникли препятствия цензурные. Управа благочиния - попросту говоря, полиция - не спешила разрешать неблагочинную пьесу. Старая столица осторожно уступала первенство новой.
"Брат мой, я надеюсь, передал вам, любезный Медокс, известный пакет и объяснил принятое мною решение для уничтожения толков, возбужденных упорством вашего ценсора. Продолжительное ваше молчание слишком ясно доказывает мне неуспех ваших стараний, чтобы получить позволение. Я положил конец интриге и, кажется, тем достаточно доказал прямое согласие на представление моей пьесы, потому что 24 числа этого месяца придворные актеры Е. И. В. играли ее на публичном театре по письменному дозволению от правительства. Успех был полный".
Тут уж дрогнула и консервативная Москва, хотя не сразу: ее публика увидела "Недоросля" только в мае следующего, 1783 года. Зато в течение сезона комедия прошла восемь раз - по нынешним понятиям, смехотворно малое число, по тогдашним - значительное. Ставилась она и на домашних сценах, притом из письма все к тому же князю Александру Куракину, правда, писанного уже не Пикаром, а братом Алексеем, мы узнаём, что в начале 1784 года сам автор в московском доме Апраксиных играл Скотинина.
Появилось и издание комедии - к сожалению, все-таки с цензурными изъятиями. Да и на сцене ее играли, вымарывая реплики и целые сцены.
Богдановича, покоробленного нечистотою языка "Недоросля", но было понять. Ежели сам ты предпочитаешь такой род:
"О! когда б я был пастушка
Вместо участи моей,
Я бы Клоин был подружка
И всегда играл бы с ней..." -
то можно ли спокойно усидеть в партере, слушая, как на подмостках дико орет Простакова:
"Пусти! Пусти, батюшка! Дай мне до рожи, до рожи..."
Или восхищаться угрозами Еремеевны:
"Издохну на месте, а дитя не выдам. Сунься, сударь, только изволь сунуться. Я те бельмы-то выцарапаю... У меня и свои зацепы востры!"
Хотя, если бы дорожил натуральностью изображения, мог бы и восхититься.
"Пересказывают со слов самого автора, - передавал Вяземский, - что, приступая к упомянутому явлению, пошел он гулять, чтобы в прогулке обдумать его. У Мясницких ворот набрел он на драку двух баб, остановился и начал сторожить природу. Возвратясь домой с добычею наблюдений, начертал он явление свое и вместил в него слово подслушанное им на поле битвы".
Богданович не был одинок, но, в общем-то, грубость выражений в тот век не слишком смущала. Это в следующем столетии ужаснутся реплике: "Слыхано ли, чтоб сука щенят своих выдавала?" - заменят "суку" бесполою "собакой", потом же и на этом не успокоятся: "... чтоб курица цыплят своих выдавала?" Но и того будет мало. Курица - oh, c'est mauvais ton! He благозвучнее ли "наседка"?
То есть с запозданием учтут замечания певца Клои.
Недаром Пушкин, защищая от чопорной критики свое право на вольное словцо, взывал к тени Фонвизина:
"Если б Недоросль явился в наше время, то в наших журналах, посмеясь над правописанием Фонвизина, с ужасом заметили бы, что Простакова бранит Палашку канальей и собачьей дочерью, сукою (!!). "Что скажут дамы! - воскликнул бы критик, - эта комедия может попасться дамам!"
Дамы восемнадцатого века, в отличие от их угодника-пиита, и не такое могли снести, и из "Недоросля" изымали не брань, а слова обличительно-увещевающие, "что Фонвизина весьма терзало. После, задумывая журнал "Друг честных людей", он напишет к Стародуму от сочинителя "Недоросля", где попробует восстановить в памяти публики свой первозданный текст:
"В том, что выпущено, много есть нравоучительного".
"Недоросля" разыграли актеры Е. И. В.- Ее Императорского Величества, но выступали они на подмостках Вольного российского театра, выстроенного на Царицыном лугу, нынешнем Марсовом поле. На придворную сцену комедию не допускали.
Кончилась пора высочайшего снисхождения. К автору "Бригадира" и сотруднику задушевного друга Перфильича Екатерина благоволила; союзника Паниных и сочинителя "Недоросля" уже ненавидит. Пока - молча. Но придет время и гнева сокрушительного.
Правда, не все считали, что и в эту пору дело ограничивалось презрительным молчанием.